«Я должна была родиться в Италии»

В Пермском театре оперы и балета начинается серия премьерных показов «Нормы» Беллини в постановке Максима Петрова.

Вероника Джиоева — о «крупных» голосах и современной опере, о «Норме» и пермских зрителях

Андрей Чунтомов

В Пермском театре оперы и балета начинается серия премьерных показов «Нормы» Беллини в постановке Максима Петрова. 26 и 30 июня заглавную партию исполнит звезда мировой оперной сцены Вероника Джиоева.

— Вы приезжали в Пермь в 2011 году с большим гала-концертом под управлением Теодора Курентзиса. Речь шла о долгосрочном сотрудничестве, но после этого вы отсюда как-то исчезли. И вот теперь появляетесь снова! Что это за зигзаги судьбы? — Теодор хотел, чтобы я ушла из Новосибирского театра, но мне всё там нравилось — мне давали большую свободу, да и вообще условия меня устраивали. Я ждала, чтобы меня пригласили поработать в Перми по контракту, но не дождалась. Спасибо огромное Миграну Агаджаняну, который меня позвал сюда после стольких лет!
Я давно знакома с Миграном. Услышала его впервые лет десять назад, и меня так впечатлило его пение! Я всегда хотела петь с таким тенором — чувствующим фразу, по-итальянски эмоциональным. Когда мои итальянские друзья услышали, как Мигран поёт в «Адриенне Лекурвер», они сказали: «Это феноменальный тенор, мировой!» Мне хотелось с ним что-нибудь спеть, но не получалось — он был очень занят, мы никак не могли совпасть по времени… И вот теперь он пригласил меня поработать вместе уже как дирижёр. Мы с ним очень совпадаем в отношении к музыке, в её понимании; наверное, поэтому он решил со мной сделать «Норму». То, как он дирижирует, как он чувствует музыку — мне это очень близко, поэтому у нас получается такая «Норма»… В финале я просто рыдаю!
О нём много написано в интернете, в социальных сетях. Он был гениальным ребёнком, вундеркиндом, и вырос в настоящего большого музыканта. Это огромное счастье для певца — работать с дирижёром, который сам певец. У него феноменальный вкус, он разбирается в голосах, всегда подскажет, если надо. Сейчас мало кто ценит «крупные» голоса, умеет работать с ними, а он знает в этом толк. — У вас есть данные, чтобы петь не только сопрановые партии. А нет ли амбиций спеть Кармен? Вы очень подходите внешне! — Да, я один раз пела Кармен в концертном исполнении… Дело в том, что при разговоре у меня низкий голос, но петь я люблю высоко. Мне удобно держать тесситуру. Наверное, петь меццо-сопрано мне было бы легче, но я не люблю лёгких путей. У меня крепкая середина, прекрасный низ, я могу подряд десять спектаклей спеть на низах. А попробуй с моим голосом «Норму» спеть! Её сейчас поют колоратурные, а «крепкие» сопрано практически никогда. Только в чёрно-белой записи «Нормы» 1967 года с Марио дель Монако в роли Поллиона — вот там роскошное сопрано — Элинор Росс. По-моему, у неё голос ещё крупнее, чем мой! И такая же роскошная Адальджиза — Джованна Вильи. Такое богатство голосов! Сейчас таких просто нет!

Андрей Чунтомов

— Вы любите Италию и часто там бываете. Много там пели, в том числе в городе, где прошла премьера «Нормы» в 1831 году, — в Милане, и на родине Винченцо Беллини — на острове Сицилия… — Да! В театре Палермо! Не так много, как хотелось бы, но да. — Вам помогает этот итальянский опыт? — Когда я впервые оказалась в Италии, я пожалела, что столько времени провела в Петербурге: это был не мой климат, я всё время болела… В Италии я сразу поняла: вот где я должна была родиться и учиться! Я не знаю людей, которые не любили бы Италию. Мечтаю там когда-нибудь поселиться на берегу моря. Без Италии для певца жизни нету — без итальянской музыки, еды, вкуса, всего! Люди, которые тебя не знают, останавливаются на улице: «Красотка! Мне нравится твой наряд!» Больше я такого нигде не встречала. В стране, где я постоянно живу — в Чехии, люди очень закрытые и обособленные, замкнуто держатся. Мне с этим тяжело. — Вы недавно покинули труппу Новосибирского театра оперы и балета, а где вы трудитесь сейчас? — Везде, куда позовут. У меня уже весь следующий год расписан, весь в перелётах, и даже на 2024 год уже есть планы. — Нет вероятности, что вы всё-таки останетесь в Перми? — Ну, если предложат! — А что, ещё не предложили? Странно! — Мне тоже! Может быть, хотят посмотреть, как пройдёт премьера? — У нас в труппе уже есть одна приглашённая звезда — Василий Ладюк… — Прекрасно! У него отличный голос, и публика его любит. Он — один из моих самых близких друзей и любимых сценических партнёров. Я очень люблю его голос и была на всех спектаклях с его участием в Перми. Мои родители тоже его обожают, отец говорит: «Это певец высшей пробы!» Я была бы рада вместе с Василием представлять этот театр. Здесь такая прекрасная, знающая, подкованная театральная публика. Они такие жадные до музыки…

Андрей Чунтомов

— «Норма» — это довольно «пожилая» опера, написанная в начале XIX века, воплощение старых оперных традиций… — Это самая сложная из всех опер, что я пела за свою сценическую жизнь… — Но современные оперные традиции — другие. Там нужно какую-то новую жизнь привносить в этот очень условный псевдоисторический декоративный сюжет… Как у вас это получается? — Режиссёры именно поэтому не любят эту оперу. Там очень сложно развернуться! Но тут, мне кажется, Максим Петров эту жизнь привнёс — новую и необычную. Сложно, конечно, «Норму» поставить молодому режиссёру… — Да ещё хореографу… — Да, хореографу! У нас появился язык жестов, язык тела! И он очень правдоподобен. Я вот, например, и в жизни очень много «говорю» руками, телом, жестикулировать люблю, когда пою — дирижирую. Всё время стараюсь себя одёргивать: «Руки! Руки!» А они двигаются сами по себе. Так что мне это близко. Плюс к тому — наши роскошные сценические костюмы. Мне очень хочется, чтобы зрителю полюбилась наша опера.
Здесь собрались настоящие «крупные» голоса — это уже интересно. В Европе, как я уже говорила, «Норму» поют колоратурные голоса, высокие, а когда опера длинная, всё время высокие голоса… От этого устаёшь, хочется услышать «бархат». Уже выбор голосов здесь интересен — Мигран пошёл на риск, пригласив нас на эту работу. Это будет для меня постоянная борьба с самой собой: здесь нельзя, как в операх Верди или Пуччини, давать лишнюю громкость, лишнюю страсть; это ведь бельканто, всё должно быть соразмерно. Придётся укрощать и мой темперамент, и голос.
Я мало пою белькантовую музыку, к сожалению. Мне бы хотелось петь больше ранней музыки, например, Моцарта. У вас в Перми прекрасная постановка Cosi fan Tutte, а Фьордилиджи — это моя любимая партия, моя мечта! — Вы были победительницей первого сезона телешоу «Большая опера». Вам пригодился этот опыт или это была потеря времени? — Конечно, нет, не потеря! Меня очень многие узнали. Эту передачу смотрели поклонники оперы и в Италии, и в Чехии, в Германии… Я даже об этом не знала, но мне начали писать отовсюду! Канал «Культура» смотрят все. У меня началось огромное количество концертов, я посетила такие города в России — я бы никогда в жизни туда не попала, если бы не «Большая опера».
Но и нервозность была огромная, волнение. Внутри этого всего были моменты, с которыми я была не согласна. Нервишки мне потрепали. Я человек эмоциональный и очень не люблю, когда есть какая-то несправедливость. Но всё равно это было прекрасное время. Надо думать о хорошем.
Я прошла очень много конкурсов, и всегда была возмущена, если в жюри сидели педагоги конкурсантов. Ну как это может быть, ну как?! Те, кто побеждали, — умные певцы: они предварительно занимались за деньги с членами жюри! А я-то думала, что в моей профессии всё честно, всё решает талант… — Когда у человека просыпается голос? Когда становится понятно, что он есть? — Иногда бывают прекрасные детские голоса. У меня мурашки по телу, волосы дыбом — как они поют! Но серьёзно заниматься пением надо после 20 лет. Тогда уже понятно становится, куда идёт голос. А ещё нужны очень деликатные педагоги, чтобы не навредили.
Я далеко не сразу открыла свой голос. Сперва долго пела на эстраде, потом меня вели как меццо-сопрано, так как у меня в голосе крепкий низ. А мне это было неудобно, некомфортно, я просилась петь высокие арии… У меня ведь широкий диапазон, я и Царицу ночи могу спеть и даже пела как-то на прослушивании. Педагоги не знали, что со мной делать — вроде и низкие есть, и высокие тоже есть… А мой голос меня вёл. Он всегда меня ведёт, мне диктует. Мой голос — это моё тело. И сейчас он мне говорит, что мне делать: я ведь не все партии соглашаюсь петь, очень часто отказываюсь. — А в современных операх вам доводилось петь? — Да! В 2017 году на фестивале в Валенсии я пела в мировой премьере оперы La Brecha («Брешь») бельгийского композитора Жака Альфонса де Зеегана в постановке Пако Азорина. Он тогда был совсем молодой, а сейчас стал очень модный, в Ковент-Гардене сделал «Тоску» и получил за неё премию… Постановка была скандальная. Композитор де Зееган — очень верующий. Мы потом узнали, что организаторы фестиваля очень просили Азорина не провоцировать скандал, но он же бунтарь, неформал! И он устроил сюрприз: на сцене появились огромные буквы, по-испански: «БОГА НЕТ».
Бедный композитор… До сих пор вспоминаю, как он был ошарашен. Ну, надо же понимать, какого режиссёра приглашаешь: Пако Азорин классическую постановку бы не сделал, по нему видно!
Современная опера никогда не встанет в один ряд с классикой. Всё великое уже написано и спето, поверьте мне. Единственное, что я пела из современной музыки, что сравнится с классикой — это «Реквием» Эдуарда Артемьева. Вот это великая музыка. А так… Сейчас быстро ставят, и всё это быстро забывается. Я прихожу домой и включаю черно-белое видео с записью классической оперы — и мурашки… Это на века. — Вы наверняка любите готовить… — Господь с вами! Я ненавижу готовить и вообще вести хозяйство. Мне нравится жить в отелях. Моя мечта жить в отеле, чтобы у меня там была своя комната с горничной, а внизу — хороший ресторан. Вот это по мне. — А как же «настоящая кавказская женщина»?! — А это моя мама. Она всегда рядом. Стоит мне приехать в Прагу, она тоже приезжает — мои родители живут в Германии — всё приготовит… Мама меня жалеет, думает, что у меня такая тяжёлая работа, будто я кирпичи таскаю. А я готовлю, только когда я с дочкой в Праге. Вот тогда у меня кулинарный талант просыпается — ради ребёнка, я и начинаю борщи варить, чтобы она ела всё самое вкусное. Только для моей дочери. — Как вы думаете, каковы перспективы оперы как искусства? — Она никогда не будет широко популярной, всегда останется элитарным искусством. У людей лёгкая музыка уже не только в ушах, но и в венах, все эти фонограммщики… Это всё быстро впитывается, как наркотик; а чтобы оперу понять, надо вырасти, думать, многое осознать. — Что вы хотели бы сказать пермским зрителям? — Я восхищена пермской оперой — и труппой, и публикой! Я посмотрела здесь «Лючию ди Ламмермур» и «Фауста». Отличные составы! Великолепные певцы! А зрители… Как они одеты! Я сидела в директорской ложе и наблюдала за публикой. Они пришли как будто даже не в храм, а в королевский замок на приём. И как они слушают! Это всегда очень вдохновляет. < Юлия Баталина

Источник

Предложить новость