Гоша Куценко: «Мечтаю сыграть Ленина и Карлсона»

Главный герой обоих «Антикиллеров», Артур из «Мама, не горюй!», маг Игнат из двух «Дозоров», Эрнст Любич из мюзикла «Пола Негри», Котовский из культовой антрепризы «Чапаев и Пустота», Гоша Куценко на самом деле – открытый, веселый и немного застенчивый человек, в отличие от своих персонажей. В нем нет ничего от того коварного, хищного и жестокого человека, которого он практически всегда представляет на экране. Общаться с ним необыкновенно легко. Он слегка заикается и с любопытством слушает собеседника. Особенно благодушно Куценко расположен к женщинам…

Юрий Круз – акте'г теат'га и кино

– Юрий Георгиевич…

– Фу, как официально! Я больше привык, чтобы меня называли Гошей. Ну или Юрой. Тем более – женщина…

– Хорошо, Гоша. Кстати, поведайте еще раз ставшую уже хрестоматийной историю о том, как вы стали Гошей. Очень уж занятная байка!..

– Имя «Гоша» прилетело ко мне на помощь в Школе-студии МХАТ. На вступительных экзаменах, где во главе комиссии сидел Олег Табаков, я читал «Исповедь хулигана» Есенина. Читал очень хорошо, пусть и с еще слышимым украинским акцентом и ненавистной буквой Р: «Мне нгхавится, когда каменья бгхани летят в меня, как ггхад гхыгающей ггхозы. И только кгхепче жму тогда гхуками своих волос качнувшийся пузыгхь». Табакова же это забавляло, и чтобы лишний раз услышать «гх», он со своей садистской улыбочкой спросил: «А как вас зовут?». Я отвечаю: «Ю'гий». «А кем вы хотите стать?» Я говорю: «Акте'гом теат'га и кино». Все ржали в голос. «Гоша» образовался, чтоб уколоть их хоть чем-то. И хотя меня назвали Юрой в честь Юрия Гагарина, мама часто называла меня именно Гошей. Есть в этом что-то веселое. Вон Смоктуновскому сказали «Кеша», и он переменился. Кстати, когда у меня хорошее настроение, я хороший, приветливый парень. А когда усталый, измученный, капризный, злой – просто Куценко. Исчезает имя. Нет ничего хуже.

– А если псевдонимом была бы и фамилия, какой бы она была?

– Мамина, наверное. Или девушки любимой. Я с удовольствием взял бы фамилию Круз, Юрий Круз. Мне очень нравится Пенелопа, я ей даже песню написал. Вот запишу и передам.

– А как вы попали в Москву из Запорожья, где родились?

– Папа, всё папа. Он человек лидирующий, мы с мамой следовали за ним. В 1988 году моего отца Георгия Павловича назначили заместителем министра радиопромышленности СССР. А до того папа был главным инженером завода – помните кассетники «Весна»? Вот он их делал, всей стране подарил это удовольствие. Мама была врачом-рентгенологом. Еще у меня есть сводная сестра от первого брака отца – я ее видел один раз в жизни, а вот двоюродных вижу часто. Они все живут на Украине, но я их периодически снимаю в кино. Мой двоюродный брат Виталий Назимов снимался в «Антикиллерах», где играл прокурора, а Дима Микушко – в картине «Марс». Если помните, человек в белом по лестнице спускается…

– Отец-электронщик был не против странного выбора единственного сына?

– Ну в Москве я не сразу подался в артисты. Сначала поступил в Московский институт радиотехники, электроники и автоматики. Вот только не очень меня тянуло ко всей этой технике. И после двух курсов учебы в МИРЭА я оттуда ушел. Папа был очень недоволен решением сына, поэтому в деканате Школы-студии раздавались звонки из ЦК, и голос в трубке говорил, чтобы «Юрия Георгиевича Куценко, этого картавого идиота, не смели даже принимать». И МИРЭА, между прочим, тоже не хотел отпускать своего студента. Однако мне всё-таки удалось уговорить декана на компромисс: если я сдаю сессию на четверки и пятерки, то мне отдают документы для поступления в Школу-студию, а если нет, то, как говорится, сиди и не рыпайся. И, используя все честные и нечестные способы, я сдал сессию на «отлично».

– А по слухам, в артисты вы пошли из-за романа с одной актрисой…

– Мне не хотелось бы ворошить прошлое, хотя роман, наверное, был. Мне очень нравилось стоять у служебного входа после ее спектакля и наблюдать, как артисты разъезжаются по домам. Они выходили такие уставшие, но счастливые, с цветами, и поглядывали по сторонам – кто там их встречает?..

– Удавалось ли сниматься во время учебы?

– Тогда никто параллельно с учебой ничего не делал. Всё было перпендикулярно, а не параллельно. Учеба не сталкивалась с работой. Все были бедные, но время было такое, что никто особо не думал о деньгах. Я питался исключительно в институтском буфете, и это меня вполне устраивало, ибо главной задачей было – чтобы не слишком урчало в животе во время репетиций. Тем не менее в 1991 году, еще учась во МХАТе, я сыграл свою первую роль в кино – это был эпизод в фильме «Человек из команды «Альфа».

С Чеховым внутри

– Однажды в Пермском ТЮЗе вы просто-таки с чеховским юмором читали «Даму с собачкой» Чехова. Вам раньше доводилось сталкиваться с Антон Палычем на театральных подмостках?

– Как вы думаете, если я школу-студию МХАТ окончил? Доводилось, конечно. Нас учили на Чехове, мы играли отрывки из его пьес.

– Я имею в виду не учебную площадку.

– Нет, вне учебного процесса Чехова я не играл. Всегда с любовью и надеждами смотрел за «Чайками», «Дядями Ванями», мечтая в них что-то рано или поздно сыграть. Антон Палыч – один из самых любимых моих писателей, я воспринимаю и ощущаю его как современника. Он очень актуален, современен и своевременен. Люди, о которых он писал, не изменились. Они так же приезжают в «Славянский базар» в Москву, встречаются тайком, страдают, не знают, что делать с любовью. Чехов вообще к любви относился особо. Он был душевным человеком, но очень хитрым… Знаю: если я хочу увидеть себя прекрасным, то думаю, что внутри я – Чехов.

Я знаю историю его жизни, я украл из библиотеки переписку его с Ольгой Книппер-Чеховой. О, это целая история! У меня была подруга-итальянка Джулия Трави. Когда я учился на втором курсе, она приехала в Россию писать дипломную работу. У нас случился роман. Она ходила на все мои спектакли, но сидеть в библиотеках времени, ясное дело, не было – нам было не до этого. В итоге однажды она мне призналась, что у нее будут проблемы в университете, и я, как верный рыцарь, пообещал ей помочь. Отправился в библиотеку, чтобы достать оригинальную переписку Чехова с женой. А там у меня был еще один роман – параллельный (смеется). Эта девушка мне и помогла достать трехтомник – очень старенький, набранный еще дореволюционным шрифтом. А потом я поехал в Италию и благодаря Антон Палычу едва не стал итальянцем… С Джулией мы давно не виделись, лет тридцать…

– Вы в курсе, что Пермь – родина трех сестер?

– Конечно, Пермь – вообще очень чеховское место. А с Антоном Павловичем я связан пуповиной. Первый отрывок, который мы делали в институте, – «Пропащее дело» по Чехову. И эта вещь для меня действительно стала пропащим делом: никто не хотел со мной играть, меня выгнали из института (правда, через полгода я вернулся), потому что я не выговаривал букву Р. По сюжету герой из бедной семьи делает богатой девушке предложение, а потом начинает ее убеждать, чтобы она ни в коем случае не соглашалась. В такой шутливо-серьезной чеховской манере. И барышня расплакалась, согласившись, что недостойна его. А жених остался несолоно хлебавши – нищий, голый, с разбитым сердцем… Когда закрылся занавес, расплакался уже я: мне так понравились три месяца учебы, театр! Мне нравилось ощущать себя артистом, а выходит я – всего лишь пропащее дело! Но едва закончился показ и открыли кулису, взорам предстала такая картина: сидит молодой человек и рыдает навзрыд. После этого педагоги прикололись и дали мне роль дяди Вани. Но всё это был студенческий опыт. Так что Чехова не играл, зато играл Гоголя. Еще Лопе де Вегу, Островского… Карамазовых играл – причем как Ивана, так и Алёшу. Играл классических аферистов… Комическая стезя была открыта для меня, однако по окончании института меня никуда не взяли. Были какие-то нервные потуги куда-то устроиться. Знаете, такая битва на перепутье. Но в итоге я остался лежать на дороге.

Все мы немножко Ленины…

– И как пережили простой?

– Никакого простоя у меня не было. Я что-то делал, играл в студийных спектаклях. Помните, в конце 80-х – начале 90-х в стране была волна театральных студий. Я тогда комплексовал безумно, как все студенты, которые остались без работы, но играл где-то… Помню, была картина «Мумия из чемодана» («Мумия в наколках»). Еще помню, как в фильме киностудии Горького я играл сына Горького. Сына звали Максим. Затем прошло года четыре, и мы с товарищами создали рекламное агентство «Свободная пропаганда» с Ромой Прыгуновым, Филиппом Янковским и Сергеем Никольским. Кстати, «Ночной дозор» шел на «Оскар», а все мои сцены были вырезаны. Я когда узнал, так расстроился… А потом позвонил Филипп Янковский – я его очень люблю, – и я ему: «Представляешь, Тимур режет все мои сцены, на «Оскаре» свои законы». И он вдруг гениально ответил: «Гошенька, старик, не так надо думать, не так. Зачем тебе в эпизоде светиться? Вот сделаем нормальное кино, выйдешь в Голливуд во всей красе». Короче, нужно найти в себе силы жить завтрашним днем. И я нахожу.

Году в 95-м поехали на Каннский фестиваль, встретились с Верником, обсуждали проекты, по возвращении он меня вызвал на кастинг. Я не думал, что попаду, был совершенно раскрепощен – наверно, поэтому и взяли. Но я нисколько не жалею. Время было другое, кинорынка не было, актеров не было, даже «четыре М» (Машков, Меньшиков, Маковецкий, Миронов) еще не возникли. Всё было очень просто. А потом на ТВ-6 я активно участвовал в программе «Партийная зона»… Сейчас у нас с Юсупом Бахшиевым и Виктором Такновым компания MB Production. Мы выпустили скромный, но внятный «Апрель», несколько «Антикиллеров»… Третий «Антикиллер» – подвижный такой, без всяких терроров и социальных разборок. Думается, время не тратилось впустую, но ждать настоящих ролей пришлось долго. Возможна еще работа, которую я очень жду, – по Сергею Лукьяненко, «Лабиринт отражений», и экранизация пьяных рассказов Чарльза Буковски.

– Есть роли, которые еще не довелось сыграть?

– Ленина очень хотелось бы сыграть. Он тоже лысый, тоже картавил и тоже был членом Коммунистической партии СССР. А еще он тоже часто бывал в Питере и ходил в лес по грибы. И вообще я родился на улице Ленина, как пел Фёдор Чистяков. Так что все мы немножко Ленины. Почему бы и нет? А еще мечтаю о Гамлете – очень уж люблю Шекспира! – и, не удивляйтесь, – о Карлсоне.

Женщины – кладезь природной энергии

– Вас называют московским Казановой, а вы, держа марку, постоянно во всех интервью говорите о своих женщинах. Это часть вашего имиджа – персонаж типа Сименона, Уоррена Битти или нашего Виктора Мережко, который ставит сексуальные рекорды?

– Во-первых, почему только московским? Я и по стране очень много езжу… С другой стороны, это хорошо, что я ассоциируюсь с ними, а не с кем-то другим типа Бориса Моисеева. Да и как может быть иначе, ведь женщины – самый естественный кладезь природной энергии. Я просто увлекающийся. У меня не было каких-то особенных историй. Если и удавалось вести такого рода интриги, то очень недолго. Потом я быстро попадался, продолжал бежать без сердца, а без сердца далеко не убежишь. Возвращаешься, начинаешь клянчить его назад.

– Ваша бывшая супруга Маша Порошина (с ней Куценко прожил в гражданском браке пять лет – ред.) тоже была в Перми и обмолвилась, что расстались вы очень интеллигентно…

– Правда? Рассказала всё-таки?.. А по-моему, всё было очень неинтеллигентно. Маша – деликатный человек, она меня щадит. Не бывает интеллигентных расставаний. Но мы дружим. В «Дозорах» вместе снимались.

– С дочкой находите время пообщаться?

– Нахожу. Полине 23, маленькой она очень смешно складывала слова. Когда ей было года три, она заявила: «Мама, папа хочет остановить время!» Сегодня она уже совсем взрослая и тоже актриса. Чему я страшно рад! Я постоянно с ней на связи, продолжаю ее контролировать и опекать. В ответ она ворчит, что уже взрослая и не нуждается в такой постоянной опеке…

– Расскажите о своих младших дочерях. Вы же теперь многодетный отец!

– Жене – 5, Свете – 2. Я души не чаю в своих детях. После съемок поскорее тороплюсь домой, чтобы провести время с близкими людьми. Сначала средняя дочь ревновала меня и Ирину (жену – ред.) к младшей. Только в три с половиной года Женя вышла со мной на нормальный контакт. Дети ревнивые же, она ревнует к матери, к территории своей. И, как это ни странно, она начала ценить, что есть я. И когда я беру ее на руки, она счастлива. Я, наверное, еще в полной мере не понимаю своего счастья. Ну ладно, конечно, понимаю, – оно огромное, но я боюсь его сглазить!

Текст: Маргарита Неугодова, фото Евгения Малышева