Александр Казначеев: Работа в ТЮЗе — это путешествие по разным эпохам и странам, городам и весям

Мы  приехали в  Пермь в  1987 году после консерватории и  стали квартетом «Каравай». Через некоторое время заведующий музыкальной частью Пермского ТЮЗа Михаил Гольдберг рассказал, что  в  театре решили ставить сказку «Как Баба-Яга сына женила», и  Михаил Юрьевич Скоморохов хочет включить в  спектакль фольклорные песни, которые актёры будут петь вживую.

Мы  договорились о  встрече, но  нас  предупредили: режиссёр тиран, будет резать, сокращать количество музыки. Первая встреча была посвящена выбору песен. Я  позвал Ирину Кулёву, которая тогда была у  нас  солисткой (теперь она  руководит фольклорным ансамблем «Воскресение»). Ирина, зная суровый характер Михаила Юрьевича, дрожала как  осиновый лист; а  Скоморохов был  в  хорошем расположении духа и  выбрал больше десяти песен. Этот фольклорный материал нужно было аранжировать.

На  репетициях мы  с  актёрами сдружились, много хулиганили, искали интересные решения  — например, выход Агича в  ро′ковых ритмах. Ребята схватывали на  лету, отлично чувствовали стилистику.

Я  всё ждал, когда же  Михаил Юрьевич начнёт сокращать количество музыки. Вышли на  сцену, заиграли, ребята запели, и  тут  Скоморохов спрашивает: «Сколько куплетов в  этой песне?»  — «Три».  — «Добавьте ещё два!» Михаил Юрьевич меня не  только этим удивил: он  сам  напевал эти  песни очень чисто, а, когда я  услышал частушки в  его  исполнении, понял, что  режиссёр  — поющий!

Это  была наша первая большая работа с  ТЮЗом. Мы  оформили весь спектакль, и  на  премьере среди маленьких детских головёнок торчали четыре наши большие. Достойная работа получилась, и  спектакль идёт уже  столько лет!

Песни эти  живут до  сих  пор  не  только в  спектакле, но  и  в  концертном варианте  — их  исполняет ансамбль Ирины Кулёвой, часть вошла в  наши программы «Росстань» и  «Бабушкины песни», а  ещё мы  выпустили в  Дании диск «Бабушка Матрёна», там  тоже есть песни из  этого спектакля.

Однажды встречаю Михаила Юрьевича на  Сибирской. Он  говорит: «Хочу «Чонкина» поставить, зайди, посмотри материал».

Это  была очень серьёзная работа. Мы  несколько месяцев провели в  театре. Помню, на  обсуждении то  ли  в  Екатеринбурге, то  ли  в  Москве было сказано: музыки в  спектакле много, но  ничего лишнего.

Скоморохов хотел, чтобы мы, музыканты, вышли на  сцену как  актёры, и  мы  отважились, хотя и  понимали, какие из  нас  актёры.

Я  переживал, как  мы  сыграем марш, который должен исполнить оркестр НКВД. Мы  для  себя определили, что  это  оркестр самодеятельный и  должен звучать, как  бубен и  утюг. Но  домры и  балалайки всё равно не  могут так  звучать...

Долго искали тему любви Нюрки и  Вани. Классика не  подходила, народные песни тоже, сами пытались что-то сочинить  — не  вышло. Однажды говорю ребятам: «Завтра на  репетиции сыграем композицию «Никуца»  — это  итальянская песня о  любви, которую мы  привезли с  Сицилии. В  ней  есть изюминка. В  гармониях, в  тембрах балалаек и  домр она  приобретает русский колорит: и  знакомая, и  незнакомая, щемящая. Помню выражение лица Михаила Юрьевича, когда он  услышал «Никуцу»: то, что  надо! Сицилийская мелодия органично вошла в  «Чонкина», стала лейтмотивом спектакля.

Когда сдали «Чонкина» и  работали по  пять спектаклей в  месяц, почувствовали: с  театром мы  сроднились.

Прекрасная была работа над  спектаклем «Золочёные лбы»! Когда я  прочитал сказку, подумал: ну, забавная, но  что  с  ней  можно сделать? А  Михаил Юрьевич обнаружил в  ней  и  социальную драму, и  сарказм, и  сатиру.

Сколько всего вошло в  спектакль! Детвора хохочет, когда мы  играем мелодию «Нокиа». Детскую песню о  дружбе мы  перевели в  романс, в  марш, в  кадриль, а  в  финале я  играю её мотив на  балалайке отдельными нотами, словно капельки падают. Чуть другая гармония, другие акценты  — и  песня звучит трагически.

Последняя наша работа с  ТЮЗом  — водевили «Беда от  нежного сердца». Музыку для  спектакля написал композитор из  Питера Вячеслав Круглик. Мы  любое произведение, даже написанное специально для  нашего состава, всегда редактируем: хочется звучать как  большой симфонический оркестр, хотя нас  всего четверо. И  паузы я  терпеть не  могу, а  композитор написал двадцать тактов паузы! Я  ему  сказал, что  могу играть по  три  звука там, где  написан один, и  мы  взяли на  себя смелость играть по-своему. Композитор это  воспринял нормально, понял ситуацию, хотя и  не  ожидал такого преображения. Помню после премьеры вопрос в  его  глазах: «Это я  написал?» Я  его  поспешил уверить: «Это ваша музыка от  и  до!»

ТЮЗ  стал для  нас  родным местом. Без  театра мы  уже  не  мыслим своей жизни, скучаем без  него.

Как-то я  шутя сказал Анатолию Пичкалёву, который тогда работал в  оперном театре: «У нас  большой театральный опыт, мы  можем и  у  вас  попробовать что-то сделать». А  он  ответил: «Вы же  тюзовские! Два  сапога пара: ТЮЗ  — это  «Каравай», «Каравай»  — это  ТЮЗ».